Двадцать два года назад, 26 апреля 1986 года, на Чернобыльской АЭС взорвался четвертый реакторный блок.

Через месяц московский физик-ядерщик Константин Чечеров впервые пролетел на вертолете с только что приобретенным американским прибором для измерения радиации над пострадавшим реактором.

Он видел тысячи солдат, которые захоранивали радиоактивные материала. Чечеров был возбужден, он думал, что это главный шанс в его жизни — одним из первых оказаться на неисследованной территории.

С тех пор никто тщательнее, чем он не изучил самую крупную катастрофу мирного времени. Более полутора тысяч раз Константин Чечеров, сотрудник московского атомного центра, института имени Курчатова, побывал в реакторном блоке. Он проводил измерения, съемку, по результатам исследований им написаны более сотни статей. Сегодня Чечеров впервые представляет свою работу в Германии, на международной конференции, посвященной Чернобылю. На заседании в берлинской клинике «Шаритэ» речь идет, прежде всего, о последствиях катастрофы для здоровья человека.



Чечеров неудобен. Человек, лучше которого никто не знаком с пострадавшим реактором, ставит под серьезное сомнение как общепринятый взгляд на ход катастрофических событий, так и на их последствия. Он говорит, что в 1986 году в окружающую среду попало не 3-5% радиоактивного топлива, а более 90%, примерно 200 тонн урана и плутония. «Когда я первый раз оказался в шахте реактора, я был совершенно поражен, — говорит русский физик-ядерщик. — Мы ожидали увидеть массы материала, выплавившегося из реакторных стержней. Но шахта была почти пуста. В тот день топливо улетучилось, оно поднялось на высоту в 20 метров над корпусом реактора и испарилось при температуре 40 тысяч градусов, после чего рассеялось над Северной Европой. Если бы взрыв произошел в самом реакторе, то мы не нашли бы там полностью сохранившееся оборудование, тем более с остатками краски».

Украденные топливные элементы

Открытия Чечерова имели огромное значение для оценки катастрофы. Долговременные последствия для здоровья человека и состояния окружающей среды оказались более значимыми, чем считалось до сих пор, как и риски эксплуатации немецких реакторов. Новый саркофаг над руинами реакторного блока надо конструировать совсем не так, как планировалось. «Опасности для Западной Европы от сооружения больше нет, только для ближайших окрестностей, — говорит Чечеров. — Блок достаточно просто законсервировать».

Тезисы Чечерова на Западе известны, многие с ними не согласны, но обсуждаются они все больше. «Западные эксперты никогда не изучали реактор изнутри», — говорит Чечеров. Странно, продолжает он, что все еще живо тогдашнее решение советского политбюро, согласно которому почти все топливо осталось в реакторе. Это так же неправильно, как и данные о количестве песка и бетона, которое было сброшено на взорвавшийся реактор. «В таком случае блок был бы засыпан полностью. Однако по нему можно свободно передвигаться».

Опасность обрушения саркофага — это не главное, считает Чечеров. Постоянно происходит воровство радиоактивных материалов, в частности килограммовых топливных элементов. В 2005 году части топливных элементов были обнаружены у рабочих. Также нужно срочно возводить склад радиоактивных отходов, предназначенный для сотен тонн урана и плутония из отключенных первого, второго и третьего блоков. «От них исходит настоящая опасность. На своем месте они могут оставаться только в течение восьми лет».



Чернобыль многому научил Россию, считает физик-ядерщик. Может ли он представить себе, что подобная катастрофа повторится? «В любое время и в любом месте, — говорит Чечеров. — Атомные электростанции — это сложнейшие комплексные системы. А люди иногда ошибаются».